Научной революции ожидает в скором времени профессор Коннектикутского университета Пётр Турчин. По его мнению, она может произойти на стыке математики и социальных дисциплин, что, в свою очередь, позволит последним стать настоящими науками, сообщает STRF.ru.

Английский историк науки Томас Кун в своей знаменитой книге "Структура научных революций" разделил науку на нормальную, экстраординарную и революционную. В нормальной науке каждое открытие поддаётся объяснению с позиций господствующей теории. В науке экстраординарной уже появляются некие аномалии, необъяснимые факты, которые приводят к возникновению альтернативных теорий и множества противоборствующих научных школ. Революционная же наука характеризуется исследовательскими прорывами, которые в конце концов приводят к формированию новой научной парадигмы. Именно научной революции ожидает в скором времени профессор Коннектикутского университета Пётр Турчин.

Справка: Турчин Пётр Валентинович, профессор Коннектикутского университета, сотрудничает также с Институтом Санта-Фе. Всемирно известный специалист в области популяционной динамики, основатель направления клиодинамики (математического моделирования и статистического анализа исторической динамики), занимается, в частности, разработкой теории "вековых" социально-демографических циклов.

- Пётр Валентинович, в своей статье, опубликованной на нашем сайте, Вы утверждаете, что в ближайшие десятилетия в области гуманитарных и социальных наук следует ожидать прямо-таки революционного прорыва, который по масштабам вполне может быть сравним с ньютоновским переворотом в физике или дарвиновским - в биологии. С чем это связано?

- Сейчас становится понятно, что если XIX век был веком физики, а ХХ - веком биологии, то XXI будет веком общественных наук. Но тут я бы хотел сделать небольшое уточнение. Я говорю именно о социальных дисциплинах, а не о гуманитарных. Гуманитарные науки - это науки о человеке, о смыслах, а социальные - об обществе, о его динамике, о коллективах людей, а не об отдельных людях. Сейчас мы на грани того, что именно социальные дисциплины станут, наконец, настоящими науками. А как говорил ещё Иммануил Кант, некоторая область знания становится наукой только тогда, когда она математизируется, потому что без математического компонента настоящей науки нет.

Возьмём, например, биологию. В XIX веке биология, особенно до Дарвина, - это сбор и классификация эмпирического материала, фактически "коллекционирование марок". Линней именно этим занимался. Научных теорий не существовало, а те, что претендовали на этот статус, например, витализм, оказались несостоятельными. Потом произошёл дарвиновский прорыв, и научный процесс пошёл. Но только к 20-м годам ХХ века, когда идеи Дарвина были математизированы (усилиями таких корифеев, как Райт, Фишер и Добжанский), биология превратилась в настоящую науку. Тогда же появилась популяционная динамика (работы Лотки, Вольтерры, в России - Гаузе).

Сегодня что-то подобное происходит с социальными дисциплинами. До последнего времени ни одна из них, за исключением экономики, не могла похвастаться математическим содержанием. В социологии математические модели появились только в 70-е годы прошлого века, а в истории их вообще не было, пока наша группа не стала этим заниматься. Я имею в виду наши работы по клиодинамике.

Сегодня в социальных дисциплинах наметился переход к полноценному использованию научного метода, суть которого заключается в том, чтo теории, не соответствующие эмпирическим фактам, отвергаются в пользу более эмпирически адекватных альтернатив. Для этого должен быть выработан математический аппарат, который сделает возможной строгую сверку логических умозаключений с эмпирическими данными, и тогда общественные науки всё-таки заговорят на математическом языке. Это произойдёт, это уже происходит.

- В какой области социального знания разворачивается этот процесс?

- Насколько мне известно, за последние десятилетия все основные научные прорывы произошли не в рамках какой-то одной науки, а в результате междисциплинарных исследований. В Институте Санта-Фе, в котором я провёл прошлый академический год, пользуются даже таким термином, как "трансдисциплинарные исследования". Приставка "транс" означает выход за пределы своей области знаний, то есть учёный должен не просто работать на стыке разных наук, а вырваться из рамок своей дисциплины, подняться над её узким содержанием, заглянуть за горизонт. Собственно, новая наука, на мой взгляд, и может возникнуть только в результате таких вот трансдисциплинарных усилий.

- В Санта-Фе результатом трансдисциплинарных усилий стала "наука о сложности" (complexity)?

- Именно так. "Наука о сложности", которая сейчас уже является общепризнанной дисциплиной, была создана в стенах Института Санта-Фе. Что это такое?

Мюррей Гелл-Манн, нобелевский лауреат по физике, открывший кварки (к слову, совершенно замечательный человек, полиглот и прекрасный знаток вина), предлагает измерять сложность длиной текста, необходимого для описания всех существенных деталей того или иного процесса.

Какие-то простые процессы, где А следует из В, можно описать очень быстро. Процессы, в которых много всего намешано и всё случайно, тоже по-своему простые, потому что мы описываем их простой стохастической моделью.

Самое интересное - это, конечно, сложные процессы. Они многосоставные, там есть любопытные обратные связи, которые приводят к интересной динамике. Такого рода объекты описывать трудно, для них требуется длительное описание. Согласно Гелл-Манну "наука о сложности" и занимается изучением такого рода процессов. Она может быть приложена к очень разным областям знаний. Но она требует привлечения учёных совершенно разных специализаций. Потому в Институте Санта-Фе есть и физики, и биологи, и экономисты, и социологи, и антропологи, то есть представлен полный спектр научных дисциплин. Однако сейчас происходит своеобразная революция: всё больше в этом спектре начинают преобладать общественные науки.

- "Наука о сложности", приложенная к истории, дала начало клиодинамике?

- Да, можно сказать и так. К началу XXI века во всех остальных общественных науках уже появился математический компонент, а вот в истории его пока нет, и мы его создаём "на глазах у изумлённой публики". Но на самом деле мы фактически формируем новую научную дисциплину, потому что 90 процентов историков - гуманитарии. И большинство из них, в отличие от коллег, которые занимаются другими общественными науками, считает, что никаких общих законов или фундаментальных механизмов в истории не существует. Им гораздо интереснее узнать, что и как было раньше, чем увидеть во всех этих исторических процессах какие-то закономерности.

Как мне кажется, в историческом знании невозможно ожидать научного прогресса, если не привлечь людей из совершенно разных дисциплин - генетиков, экономистов, математиков, которые могли бы строить модели, и, конечно, настоящих историков, которые хорошо знают материал. Ведь для того чтобы изучать историю, нужно быть и хорошим экономистом, и хорошим социологом, плюс нужно понимать климатологию, демографию, экологию. Вот уж действительно междисциплинарная область! Именно поэтому история и является последней областью, которая совершает переход от описательной к теоретической науке. В отличие от, скажем, экономиста, которому даже не надо знать социологию, историку, чтобы достичь результата, нужно знать всё. Это своего рода вызов. Посмотрим, сможем ли мы на него ответить...

- Разве экономистам не надо знать социологию? Как же теория Homo sociologicus?

- Действительно, концепция Homo sociologicus- это работа на стыке экономики, психологии и эволюционной биологии. Вы знаете, что она тоже разрабатывалась в стенах Института Санта-Фе? Более того, среди его основателей было два нобелевских лауреата по экономике, которые как раз и выступали против определённых ограничений традиционной экономической науки.

Как я уже сказал, экономика - самая математизированная из всех общественных наук, но при этом модели, по которым считали экономисты, до последнего времени были равновесные, то есть статические, а не динамические. Кроме того, в экономике в прошлом веке господствовала концепция Homo economicus или, как её ещё называют, теорией рационального выбора. Суть её заключается в том, что поведение людей целиком объясняется стремлением получить личную выгоду и избежать наказания. Но выяснилось, что лишь четверть людей в обычных условиях ведут себя в соответствии с теорией рационального выбора. Большинство мотивируется не только выгодой или страхом, но и социальными нормами. Иными словами, человек делает не то, что ему выгодно, а то, что он считает правильным.

Например, очень многие люди не пойдут торговать наркотиками (даже если бы им не грозила тюрьма), просто потому что они знают: это неправильно. Таких людей большинство. Получается, что концепция Homo economicus должна быть дополнена , нужна новая концепция Homo sociologicus.

Наука об обществе становится другой, ей уже не обойтись без помощи психологов, биологов и математиков. Во-первых, для того чтобы выявить, как мотивируются люди, мы должны проводить поведенческие эксперименты - это психология. Во-вторых, мы должны понять, откуда берутся разные модели поведения, почему люди ведут себя так или иначе - это эволюционная биология. В-третьих, это всё должно моделироваться, поэтому необходима помощь математиков. Ну и, конечно, сами экономисты, которые прекрасно знают свой материал. Вот четыре специальности, которые необходимы для того, чтобы достичь какого-то прогресса в этой области. Такой междисциплинарный подход - ключевой элемент в той революции в общественных науках, про которую я и говорю.

- А бывает, чтобы учёные-естественники обращались за помощью к гуманитариям или обществоведам для решения какой-либо своей научной проблемы?

- В Институте Санта-Фе бывает. Например, там есть один историк, который занимается Флоренцией эпохи Возрождения. Он работает на стыке истории и экономики. К нему обращаются те экономисты, которые интересуются вопросами возникновения капитализма или роли доверия в экономической деятельности..

Или вот ещё. Сейчас существует очень большая область "науки о сложности" - это структура и динамика сетей. По этой проблематике проводится много исследований. Например, если взять ту же ренессансную Флоренцию, возникает масса вопросов. Как формировались сети между банкирами и банковскими домами? Как они поддерживались, и какое влияние это имело на их способность выжить в условиях жесточайшей конкуренции, а также меняющейся экономической среды?

- Междисциплинарный подход предполагает создание команды исследователей из совершенно разных областей знания. Но ведь в каждой из них существует свой собственный понятийный аппарат, и часто бывает, что учёные, даже принадлежащие к разным школам внутри одной науки, не всегда способны понять друг друга. Как договариваться?

- У меня очень большой опыт такого рода исследований - 15 лет. Скажу сразу: заниматься междисциплинарными исследованиями действительно очень сложно. Прежде всего потому, что один человек не может быть специалистом во многих областях одновременно, нужно создавать исследовательскую группу, собирать учёных самых разных специальностей. Причём нужно не сразу пытаться строить модели, обрабатывать данные и т.д. Сначала необходимо потратить достаточное время на разговор, на выработку общего языка.

В мире существует много таких команд, которые сложились либо стихийно, либо с помощью каких-то других структур. Одной из самых знаменитых таких структур является Институт Санта-Фе. Он, кстати, и создавался как место, где можно было бы проводить именно междисциплинарные исследования. Его основатели, среди которых были и нобелевские лауреаты по физике и экономике, ощутили ограничивающие рамки внутри своих дисциплин и поняли, что действительно интересные проблемы можно решать только с помощью междисциплинарного подхода. Революционные прорывы и новые области знаний возникают только из трансдисциплинарных исследований.

Я не хочу выглядеть идеалистом, не говорю о том, что надо заниматься только междисциплинарными исследованиями. Девяносто процентов научных исследований должны проходить в дисциплинарных областях, ведь без этого и междисциплинарная наука теряет смысл.

Наука не сводится к революциям, но чтобы они иногда происходили, нужно делать много другой научной работы, часто довольно рутинной.