22 декабря 1993 года Ижевский механический институт (ИМИ) был преобразован в Ижевский государственный технический университет и на следующий год получил государственную аккредитацию. В 2009 году вуз отмечает свой университетский юбилей - 15 лет становления и развития в высшем статусе высшей школы.

О том, каковы были причины и предпосылки этого преобразования, как это было, рассказывает профессор, Почетный ректор Иван Васильевич Абрамов, ректор ИМИ-ИжГТУ с 1989 года:

- Чтобы говорить о необходимости преобразования вуза в университет, нужно вернуться в те времена, в обстановку и атмосферу 1993 года, когда набирала обороты демократия под известным лозунгом. "Берите свободы столько, сколько сможете унести"...

Именно тогда был принят в первой редакции закон об образовании,  а вузы перешли к новой классификации и были разделены на 3 категории: университет, академия, институт. В университете разрешалось иметь все, подготовку кадров с самого нижнего уровня до высшего - подготовки  докторов наук, а в  институте не разрешалось иметь даже аспирантуры, следовательно, нельзя было готовить высококвалифицированные кадры.

 В ИМИ к тому времени уже был и докторский диссертационный совет, который в свое время открыл еще ректор Алексей Матвеевич Липанов, и кандидатский совет. Почему бы нам не замахнуться на высшую ступень пьедестала? Мы обсудили эту проблему  с Юрием Минеевичем  Мерзляковым, проректором по учебной работе*, а, должен сказать, он был не просто проректором,  а если выразиться по-старому - комиссаром; все сложные моменты я всегда обговаривал с ним. У  Мерзлякова было удивительное качество - он был очень коммуникабельным, легко входил в контакты с людьми любого уровня, особенно вне института, его знали на всех заводах.

 Юрий Минеевич позвонил на "Ижмаш", на "Мотозавод", и заводчане сказали:  "Ребята, мы вас поддержим!". Заручившись всеми поддержками, в том числе и органов власти, - например, нас поддержал тогдашний премьер-министр Миронов Николай Ефимович, - мы вышли с этим предложением на Ученый совет ИМИ.

Члены Ученого совета, обсуждая этот вопрос, больше спорили не о том, нужно ли вообще переходить, а больше -  о будущем названии университета и собственно аббревиатуре "ИжГТУ". Наши профессора с М-факультета говорили: "Ну что такое ИжГТУ? Созвучно  и напоминает техническое училище, ГПТУ. А у нас все-таки университет!" Были предложения назвать университет не техническим, а механическим, но мы,  в итоге остановились на названии ИжГТУ.

Необходимые документы  ушли в Москву. К нам прислали комиссию во главе с академиком Константином Сергеевичем  Колесниковым** и еще двумя профессорами МВТУ им. Баумана. Академик Колесников тогда возглавлял в ВАКе комиссию по машиностроению и экспертный совет по машиностроению  в составе нашего министерства (в том же совете был и наш предыдущий ректор Шаврин Олег Иванович, который академика хорошо знал, знакомы с нашим вузом были и члены столичной комиссии).  Комиссия все посмотрела,  общее впечатление  было хорошее, и нам сказали: все будет хорошо. Но, как показала жизнь, не все бывает так хорошо, как хотелось бы.

Итак, заседает коллегия - мы сидим с членами комиссии (представителями МВТУ) и  с Юрием Минеевичем рядом, и уже договариваемся, как будем  праздновать это мероприятие, потому что перед нашими глазами благополучно проходит комиссию один институт, второй..., например, Тамбовский, по которому выступает тот же Колесников. Мы-то знаем, что у нас показатели лучше, чем у того же Тамбовского института,  там даже докторских советов нет. И тут Колесников встает и делает обобщение, что Ижевскому механическому институту рано давать наименование технического университета, поскольку представителей власти региона здесь нет, и, похоже, что это переименование региону не нужно. Коллегия после такого, естественно, голосует "против", а мы сидим вчетвером,  как оплеванные. Нам даже слова не дали, проголосовали и все. Мы встали и ушли. Коллеги-члены комиссии из МВТУ попросили у нас прощения и сказали, что они к этому никакого отношения не имеют - это инициатива главы комиссии Колесникова. Мы вернулись в Ижевск.

Для меня, тогда еще молодого ректора, не проработавшего еще и одного срока, это, конечно, был большой удар по престижу, по авторитету,  настроение, конечно, -  никакое.   Приехали, на следующее утро я прихожу к Юрию Минеевичу и говорю: "Ну, что будем делать?" Тот говорит: "Давай еще раз. Заводы нас поддержали? Поддержали. Кто у нас над заводами командует?". Получалось, что единственным обобщающим органом, в котором задействованы все наши заводы, является военно-промышленная комиссия при правительстве РФ, которую возглавлял Михаил Дмитриевич Малей***.

Мы снова подготовили все документы, заручились поддержкой заводов:  я переговорил с Чугуевским****,  который тогда был Председателем совета директоров, и он подготовил такую бумагу от имени всех директоров,  и в конце октября мы поехали к Малею. Поехали неудачно: Малея куда-то вызвали,  он уехал, и мы на прием не попали, и долго потом не могли попасть.  Мы - снова к Чугуевскому, снова к Собину, и когда они в Москве по своим делам были, Чугуевский сказал Малею, что к нему очень хотят попасть представители вуза, там, мол, "какая-то непонятная история произошла".

Нас пригласили к Малею уже в начале декабря. Вошли мы: большой кабинет, стол,  маленький журнальный столик с креслами. Малей посадил нас, выслушал и поинтересовался: кто там у вас руководитель?  

- Малышев Николай Григорьевич.

 Его соединили по телефону, но не с Малышевым, а с замом Кинелевым. Малей говорит:

- Ребята, что вы делаете? Это оборонный регион, оборонные предприятия. Вуз, обслуживающий эти предприятия, да еще и организованный из филиала МВТУ!  Вы что, не понимаете значения этого вуза?

И все!  22 декабря нас включили в Повестку дня коллегии, где обстановка была совсем другая.  Правда, кто-то из членов коллегии сказал: "Мы же их недавно слушали, почему снова?" Но Тенелев, ведущий коллегию, говорит: «Поступила команда из военно-промышленной комиссии "Поддержать". Ему возразили: "А какое отношение имеет военно-промышленная комиссия? Это наше дело". На что Тенелев ответил: «Оборона -  действительно наше дело,  дело всего государства. Это определяет роль образования в оборонном деле".

Но этот урок для нас не прошел даром. Стало понятно, что запаса у нас маловато, чтобы поддерживать статус вуза, и  университет начал активно менять свои взгляды на некоторые вещи.

Буквально в начале 1994 года принимается одно из важнейших решений - отказаться от заочного образования,  и этот план приема перевести в план приема дневников. Для того, чтобы у нас выпускников на дневном отделении было больше,  чтобы мы могли увеличить план приема в аспирантуру. Если в те времена план приема был буквально 20 человек (докторов в университете к тому моменту было 22), то затем мы довели план приема в очную аспирантуру до 75 человек. И второе решение, которое мы тогда приняли, - это открыть несколько диссертационных советов.

Началась планомерная работа по открытию диссертационных советов и  новых специальностей, которые бы соответствовали в университете прорывным направлениям техники: лазерные технологии, роботы и робототехнические комплексы, телекоммуникации, энергетика.

Замечу, когда мы принимали решение на Ученом Совете об отказе от заочного образования на бюджете, о переводе его на платную основу, мы  уже тогда отдавали себе отчет, что промышленности мы не нужны,  нужно выживать за счет собственных действий, как и  в том, что деньги можно было взять только у народа.

И действительно, начиная с августа 1994 года до 2001 года,  было прекращено финансирование вузов на содержание корпусов, на обновление материально- технической базы, на приобретение литературы, остались только мизерные зарплаты преподавателям и стипендия студентам.  Именно тогда начали развиваться, как и везде, во всех вузах, договорные отношения в образовании, появились платные студенты, -   благодаря этому мы и развивались. В 1989 году план приема на 1 курс на дневное отделение был 890 человек, а  через 3 года - 1200 человек. Еще через 4 года - 1500 человек, а  открывая новые специальности, мы получали бюджетное финансирование.

Причем, мы старались сохранить, прежде всего, те направления, которые будут нужны нашим предприятиям в будущем,  необходимые для перевооружения промышленности,  и, конечно, те, которые давали нам возможность выжить,

 Был, например, такой эпизод: уже в 1989 году  у нас осталось 2 года на завершение обучения на экономическом факультете, в ИМИ его должны были закрыть.  Наши экономисты пришли ко мне,  стали меня убеждать ( и это уже были горбачевские времена, появились уже такие термины, как инвестиции):  необходимо сохранить экономическое образование. И убедили! Потому что для промышленности нужны экономисты, которые знают технологию. С этим предложением я побывал на приеме у Петра Семеновича Грищенко. Тот не поверил, пригласил Горинова, Смирнову: "Что? В самом деле?" Те жмутся. Тогда он в качестве арбитра пригласил В.А. Журавлева,  а он встал на нашу сторону, сказал, что  те экономисты, которых готовят в УдГУ, для промышленности не подходят. И Грищенко дал добро.

Сохранение экономических специальностей, отказ от заочников, открытие новых специальностей, борьба за советы - как оказалось, все это в будущем работало на университет, на его потенциал.

При этом  мы старались перенимать и опыт заграничных коллег  вхождения в европейское образовательное пространство. Вузы восточной Европы уже  были к тому времени в едином  образовательном пространстве, и наши  международные контакты позволили нам предполагать,  какие преобразования будут происходить вскоре в российской высшей школе.  Так, будучи за рубежом, мы примерно ознакомились с их системой образования и роли университетов в тех или иных странах.  А в Европе примерно один университет с 20-ю тысячами студентами считается нормальным университетом на миллион - полтора жителей и тот же технический университет в г. Брно имел в то время специальностей в 2,5 раза больше, чем у нас.

 Исходя из этого, мы поняли, что нам надо увеличивать численность студентов, чтобы иметь достаточное число специальностей.

Именно с февраля 1994 года началась активная деятельность по установлению наших контактов с зарубежными вузами. В феврале 94-го года я побывал в Германии,  в апреле - в Америке. И когда поделился впечатлениями с коллегами, мы выбрали в качестве основного партнера Германию. И не ошиблись.

Начиная с 96-97-го годов, страны восточной Европы стали массово вступать в Болонский процесс,  Европа открывала программы для восточной Европы и России, страны восточной Европы искали российских партнеров.  Но мы столкнулись с такими фактами: приезжаем в Будапешт, в политехнический институт, который потом переименовался в технический университет,  а они  с нами сотрудничать не хотят, объясняя это тем, что они выбрали себе партнером Московский Станкин. Братиславский университет с нами сотрудничать не хотел. Ну, кто мы? Будет ли столичный вуз сотрудничать с провинциальным институтом, который,  к тому же, находится в закрытом городе, каком-то неизвестном Ижевске.  

Тем не менее, когда наши параметры выросли,  мы приехали в Брно, и как-то так получилось, что с ними разговор получился, они нас утвердили в качестве стратегических партнеров в России.  Немецкие вузы - сколько тогда мы попыток ни делали, никто с нами сотрудничать сначала не захотел,  и мы решили - давайте "зацепимся"!  Уже в то время,  в 95-96 годы  шли разговоры  о том, что система образования в той же Германии будет пересмотрена, поскольку они вступили в Болонский процесс. И мы стали договариваться с инженерными школами, которые были включены потом в состав университетов и, таким образом, получили качественное признание, что сегодня, в итоге, позволило нам выйти на международную аккредитацию в Германии.

Ответ на вопрос, что дал вузу статус университета, очень простой:  он изменил саму нашу психологию, менталитет преподавателей нашего вуза, менеджмента вуза. Мы доказали себе и всем окружающим: мы этого достойны.

Как мы эту проблему решали? В 2003 году Россия подписала Болонскую декларацию, стало ясно, что Россия входит в Европейское образовательное пространство, то есть то, что мы "подглядывали" у зарубежных вузов, теперь становится отечественной реальностью. Тогда на одном из ректоратов, где-то сразу после выборов 2004 года, я поднял каждого декана и спросил: «Как ты считаешь,  нам следует бороться за статус университета?» Все деканы сказали:  да, надо бороться. И тогда мы разработали небольшую стратегическую программу, которая в законченном виде была готова уже в 2005 году. И одним из пунктов была подготовка к международной аккредитации. И тогда мы начали думать, как проходить международную аккредитацию. Возможностей тогда было больше, но реализовать их было очень сложно.

Конечно, такое преобразование, прежде всего, накладывает определенные требования инициативы от руководства вуза. Поле деятельности  университета более широкое, чем у института. Нужно открывать советы по защите диссертаций и ВАКовский журнал, иметь свою типографию, библиотеку соответствующего уровня. Мы ориентировались на те показатели, которые в то время выдвигала такая организация, как КРЕ  (Конгресс ректоров Европы), которая после подписания Болонской декларации  была преобразована в Ассоциацию европейских университетов,  потому что в России эти процессы до 2003 года развивались параллельно и с очень большим запаздыванием, по сравнению с Европой. Еще в 2002 году предполагалось, что в противовес Болонской декларации будет подписана Московская декларация, и мы постараемся создать образовательный рынок вместе со странами Азии, Африки, Латинской Америки - с теми странами,  которые раньше были ориентированы на Советский Союз.  Но случилось то, что случилось, и руководству университета приходилось, конечно, очень взвешенно и очень настойчиво проводить эту линию в жизнь, чтобы не отставать от наших коллег за рубежом.

Если говорить, что сам университетский статус что-то дал, то это неправильная постановка вопроса. Статус предоставил нам возможности - если хочешь, то можешь получить докторские советы, иметь многоуровневую подготовку и т. д. ... Но мы тебе ничего на блюдечке не принесем. Хотите, значит, работайте, доказывайте и получайте,  статус позволяет! Поэтому в целом за те 15 лет менталитет нашего коллектива преподавателей изменился существенно.

С одной стороны, сегодня часто говорят о снижении качества образования, в том числе, и  в подготовке инженеров. Думаю, здесь больше виновата политическая коньюктура.

В целом, прежняя система среднего образования была отработана на массовый выпуск специалистов с высшим образованием, где качество образования поддерживалось.  Был процент хороших ребят - как и  всегда, к нам шли ребята, которые знали и любили математику и физику, и, благодаря этим ребятам удавалось поддержать качество образования на том, старом уровне.

Но при этом материальная база вузов устарела, мы очень отставали в компьютеризации - денег не было и т. д., слабее стала подготовка выпускников школ, а чем слабее абитуриент, тем больше приходится возиться с ним в университете. Но, в целом, думаю, качество образования как раз оставалось на прежнем уровне, а, между тем, время требовало и требует совершенно нового уровня качества. Поменялись и сами критерии этого качества, в частности, возникла реальная необходимость готовить специалистов под  заказ работодателей, в соответствии  с теми запросами, которые они выставляют на рынке труда.

 В ИМИ были примеры, когда мы готовили ребят по заказу предприятия. Скажем, на нашей кафедре "Детали машин", которая позднее была преобразована в кафедру "Основы машиноведения и робототехники", мы, например, готовили специалистов-проектировщиков для бумагоделательного оборудования:  для завода "Буммаш" и филиала НИИ Химмаша.

Практически все работы, а особенно часть лабораторных, курсовые проекты делались только по заказу предприятия и с двойным руководством: от предприятия и от института. И ребята сразу включались в работу. Тем более, что у нас была отраслевая лаборатория надежности, где работало 40 с лишним человек сотрудников,  готовились кандидатские и докторские диссертации. Вот я был первый, а  за мной - будущие доктора наук  Клековкин, Турыгин, Щенятский, Сивцев, Добровольский...

Этот прообраз университета, который был на кафедре, где была очень мощная научная база и средства для выполнения исследований, нам давал основания во всех наших дебатах и с зарубежными коллегами, и с другими вузами говорить  о современной модели образования, где подготовка специалистов ведется на результатах научных исследований.

Собственно говоря, исследовательские проекты, которые мы тогда выполняли, это те же самые магистерские диссертации. Только тогда студент был более обременен другими условностями специалитета: должен был представлять раздел охраны труда, раздел экономики, проектную часть, расчеты на прочность - все обязательные минимумы, где ты должен показать многогранность инженерной подготовки. Магистерская диссертация отличается большей глубиной, и  сегодня задача университета - освоить подготовку магистров на этом уровне, на результатах научных исследований. Освоим - значит, у университета будет впереди большое будущее, и необходимый задел для этого есть во многих подразделениях вуза.

 Да, многие преподаватели М  и ИС-факультетов и сегодня против двухуровневой подготовки, считают, что им не нужен бакалавриат, -  так сложилась у них ситуация. Не все так считают, конечно. Скажем, профессор Али Вейсович Алиев давно перешел на двухуровневую подготовку - один из первых в университете.  

Но весь мир, даже Китай взял американскую двухуровневую систему. Причем, я считаю, что, если они  бакалавриат заложили на 3 с половиной -  4 с половиной года, в зависимости от  направления подготовки, мы в России совершенно правильно высказались  за 4-летний бакалавриат.  Эта проблема тогда обсуждалась на  съездах ректоров, и мы исходили из того, что наша средняя школа не готова  к такому уровню абитуриентов, которые бы могли получить у нас высшее образование за 3 года.

Не хочу сказать, что по всем направлениям деятельности  университета мы достигли тех результатов, которых бы хотели. Но самое главное - и я это чувствую, вот и сейчас, встречаясь с деканами - все понимают свою ответственность,  и все считают, что упускать накопленный багаж, который мы за эти годы получили, те направления деятельности, в которых мы выглядим особенно прилично, - просто нельзя. Надо просто идти дальше, и у нас есть все шансы, как у университета, чтобы выглядеть прилично с точки зрения как российского, так и европейского сообщества.

Примечания от редакции:       

*Юрий Минеевич Мерзляков (1947-2003 гг.). - один из самых авторитетных и популярных руководителей за всю историю вуза, имя которого до сих пор с искренним уважением и симпатией произносят и выпускники, и коллеги, сообщается в релизе пресс-центра ИжГТУ. Юрий Мерзляков - декан приборостроительного факультета и проректор ИжГТУ, заслуженный работник народного образования Удмуртской Республики, которому принадлежит огромная заслуга в гуманитаризации образования в механическом институте, перевода Ижевского механического института в статус техуниверситета, в открытии лицеев, при участии которого началась подготовка бакалавров. Имя Мерзлякова носит лаборатория технической физики ИжГТУ, и уже пять лет в начале учебного года в университете проводится студенческий турнир по волейболу за переходящий памятный кубок Ю. М. Мерзлякова,

**Константин Сергеевич Колесников (р. 1919), российский ученый, академик РАН (1991; академик АН СССР с 1987). Труды по динамике машин. Государственная премия СССР (1974).

  ***Малей Михаил Дмитриевич. Окончил Ленинградский технологический институт. Инженер химик-технолог. С ноября 1990 г. по ноябрь 1991 г. - вице-премьер правительства России, председатель Госкомимущества РСФСР. После этого работал государственным советником РСФСР по конверсии, госсоветником президента РСФСР по вопросам конверсии. С августа 1992 г. - советник президента РФ по вопросам конверсии. Имеет более 100 научных трудов и 80 изобретений.