Герой этих записок - Афанасьев Евгений Маркович, ветеран Великой Отечественной войны, преподаватель специальных дисциплин военной кафедры ИМИ, полковник запаса. А записал его рассказ для нашего сайта Леонид Петрович Васильев, к. техн. наук, доцент кафедры ИжГТУ "Сопротивление материалов", поэт и переводчик американской поэзии, руководитель литературного объединения университета "Прикосновение".

ОФИЦЕР АРМИИ ЛЮДОВА
(из воспоминаний полковника запаса)

Афанасьев Евгений Маркович родился 20 января 1923 года в г. Агрызе. Закончил среднюю школу, работал токарем, мечтал стать машинистом. С 1941 по 1972 гг. служил в Вооруженных Силах СССР. В июне 1943 окончил Рязанское артиллерийское училище. С 1944 г.находился в длительной командировке в составе Войска польского. С 1954 г. служил в Уральском военном округе в различных должностях. В 1963 г. был направлен на военную кафедру ИМИ для преподавания специальных дисциплин. С 1973 по 1989 гг - преподаватель учебного комбината автоуправления г. Ижевска. Полковник запаса. Награжден орденом Красной Звезды, орденом Отечества 2-й степени, польским орденом "Серебряный крест заслуги", советскими медалями "За боевые заслуги", " За воинскую доблесть", За победу над Германиец в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.", "20 лет безупречной службы ыв Вооруженных силах СССР", польскими медалями: "За заслуги на поле битвы", " 5 лет службы в Польской армии" и чехословацкой медалью "За храбрость".

Необычная командировка

Шёл четвёртый год Великой Отечественной войны и четвёртый год моей службы в рядах Красной армии. И хотя, как все парни моего поколения, я стремился на передовую, судьбе было угодно держать меня в резерве, кидая по тыловым частям от Москвы до Бухары. В конце октября 1944 года мне, тогда лейтенанту 43-го Учебного полка резерва офицерского состава артиллерии (УПРОСА), приказано было прибыть в штаб 1-го Белорусского фронта в город Люблин. Здесь группе, включающей 16 советских офицеров, было объявлено, что приказом командования мы командируемся в Польшу для оказания помощи в формировании 2-й Армии Войска Польского (будущая Армия Людова). Нашей группе офицеров-артиллеристов предстояло формировать 8-й Отдельный разведывательный артиллерийский дивизион (ОРАД). Штаб 2-й Армии Войска Польского располагался в селе Конколевница. Принял нас командующий артиллерией армии генерал-майор Пырский (тоже советский офицер). Всех прибывших распределили по штатным должностям, определили место дислокации будущего дивизиона (село Липняки), куда мы и направились для поиска места проживания. Село Липняки представляло собой одну улицу длиною не менее километра. Вот на этой улице в частных домах и разместился кое-как командный состав дивизиона (по два-три человека). Мы приступили к выполнению задания командования.

Формирование дивизиона

Что представлял собою разведывательный артиллерийский дивизион в те годы? Две батареи звуковой разведки (БЗР); батарею топографии; взвод фотограмметрии и хозяйственный взвод. В свою очередь каждая батарея состояла из взводов и отделений. Так, в батарее звуковой разведки было два взвода звуковой разведки (одним из них я и командовал), отделение метеорологов и отделение вычислителей. Почти на всех командных должностях в дивизионе были советские офицеры. Лишь позже, уже на стадии формирования, прибыли три поляка: зам по тылу капитан Грабицкий, командир взвода фотограмметрии поручик Музыка (фотограф по профессии) и замполит, подпоручик Олеарский. Из сержантского состава среди командированных был водитель-механик Иванов и две медсестры. Вот в таком составе в ноябре 1944 года мы приступили к формированию 8-го ОРАД 2-й армии Войска Польского. Начали с получения техники (прежде всего, автомобилей), вооружения, обмундирования. Готовились к приёму личного состава: казармы, пищеблок, учебные классы. Не было ничего, всё надо было находить, привозить, складировать. Ещё в самом начале при назначении меня командиром ВЗР я добровольно взвалил на себя обязанности заместителя командира дивизиона по технике и вооружению (в штатном расписании дивизиона он не числился). Вот и мотались теперь вместе с сержантом Ивановым на двух студабеккерах по складам и различным ВЧ, добывая и выбивая всё необходимое. Приходилось заниматься и бытовыми вопросами: капитан Грабицкий, 50-летний интеллигент, очень приятный в обращении человек, оказался совершенно беспомощным во всём, что относилось к его должностным обязанностям. Новобранцы - парни из недавно освобождённых от немцев земель восточной Польши и Литвы, прибывали оборванными и завшивленными; необходимо было их помыть хотя бы. По моей инициативе конфисковали у одного зажиточного крестьянина кирпичный свинарник, почистили, установили печь, сделанную из бочки, сколотили полки, веников наломали, получилась настоящая русская баня. Помыли и обмундировали личный состав, решили вопросы жилья и питания, получили личное оружие, приборы и оборудование инструментальной разведки. К декабрю формирование дивизиона практически завершилось.

Учёба

Главным была, конечно, не техника и не вопросы быта. Личный состав надо было обучить теории и практике инструментальной разведки. И сделать это надо было в кратчайшие сроки: ни у кого уже не оставалось сомнений в том, что война приближалась к концу. Но как учить? Никто из командированных советских офицеров не владел польским, новобранцы же не знали русского, на котором были все наставления, описания и инструкции. Конечно, мы готовы были к этому: с первых же дней, как только поселились в селе Липняки, весь офицерский состав стал усиленно осваивать польский язык. Учил нас старый учитель, у которого я квартировал. Когда-то он продолжительное время жил в Минске и на русском говорил довольно прилично. Учил он нас по текстам старых польских газет, но учил довольно успешно, потому что через месяц мы уже могли объясняться с местным населением. Помогало и то, что почти в каждой учебной группе обязательно находился поляк, хоть немного понимающий русский. Эти солдаты сразу же становились помощниками офицера при изучении наставлений и инструкций. К концу декабря 1944-го стало ясно, что мы преодолели и эту трудность: языкового барьера между учениками и учителями более не существовало. Как видно, в этом убедилось и командование 2-й Армии, представители которого побывали в дивизионе по случаю католического Рождества. Нас тепло поздравили с праздником и пожелали успехов в боевой работе. К тому времени личный состав уже принял присягу. Пришлось и нам (по приказу советского командования) присягать правительству новой Польской Народной республики. После чего все советские офицеры оделись в польское обмундирование и получили воинские звания польской армии. Я стал поручиком.

Боевая работа

Лишь ближе к весне 45-го 2-я Армия Войска Польского, а вместе с ней и наша 8-я ОРАД в полной мере подключились к завершающим операциям по уничтожению фашистского зверя в его логове. В составе 1-го Белорусского фронта дивизион участвовал в Берлинской операции, затем в составе 1-го Украинского фронта - в Пражской операции. Здесь, в предместьях Праги, 11 мая 1945 года для нас и закончилась Великая Отечественная война. Не могу похвастаться каким-либо героическим эпизодом из этого периода - шла обычная работа инструментальной разведки: прибывали на место, развёртывали звуковые посты, приёмное устройство с усилителем (трансформатор) и записывающим устройством и ловили канонаду вражеских батарей; далее подключались к работе фотограмметристы, вычислители, топографы... и штаб армии получал координаты артиллерийских батарей противника. Попадали и сами под обстрел, разумеется. Перед переправой через реку Одер немцы накрыли плотным миномётным огнём место нашего укрытия в лесочке: осколком вывело из строя карбюратор машины ГАЗ, а меня контузило. Всё обошлось, к счастью, без вмешательства медиков.

После войны

Сразу после окончания войны мы засобирались было домой, но оказалось, что наша командировка на этом не закончилась. Отправке домой подлежали лишь офицеры, уходящие в запас. Остальные, по приказу советского командования, оставались польскими офицерами Армии Людова и подчинялись командованию польской армии. Мне разрешили съездить в Москву, откуда я вернулся уже с молодой женой. Служба в польской армии шла своим чередом: дивизион сократили до отдельной батареи артиллерийской разведки при 80-м полку тяжёлой артиллерии с дислокацией в городе Познань (позже, в местечке Бедруско); менялись должности (начальник артиллерийских мастерских, начальник артиллерийского вооружения полка, преподаватель артиллерий ского училища), а вместе с этим - и места проживания семьи. Особенно спокойным был период преподавания в артиллерийском училище, которое находилось в городке Бартошице: неплохо устроились с жильём (Анна родила уже к тому времени первого сына), я был в звании капитана и службой был вполне доволен. Дважды меня вызывали в Посольство, предлагали принять польское гражданство, обещали даже работу в посольстве, но оба раза я категорически отказывался. Надежда на скорое возвращение на родину не покидала. В начале 50-х меня вызвали в Варшаву в штаб армии, где я получил новое назначение - командиром отдельного разведывательного артиллерийского дивизиона, который мне предстояло сформировать вновь, начиная с нуля. Очевидно, командование учло мой опыт, приобретённый в 1944 году при формировании 8-го ОРАД. Снова переезд (в город Люблин), снова жилищная проблема и все заботы, сопутствующие формированию нового воинского подразделения. Для размещения дивизиона мне передали разрушенное здание бывшего спиртзавода, которое предстояло переоборудовать в казарму и служебные помещения. Начали прибывать кадры и техника, и я с головой ушёл в работу.

Конфликт

Задание командования польской армии было выполнено, и я, теперь уже в звании майора, остался командовать ОРАД при 9-м Армейском корпусе. Но шёл 1953 год. Умер Сталин. Новое руководство решило вернуть в Союз командированных 9 лет назад советских офицеров. Дождались! Я отправил семью и вещи в Москву (пока к родителям жены) и стал ждать приказа о сдаче дивизиона (лучшего в армии, как запишут потом в приказе). Прошедшие боевые стрельбы показали отличную подготовку моего дивизиона, и не удивительно, что польское командование, высоко оценив мои заслуги, подготовило мне прекрасную характеристику с рекомендацией направить меня в Академию. И вот, надо же было случиться: перед самым моим убытием проходил в полку строевой смотр, и командир полка (я ему формально не подчинялся) дал команду на разукомплектование моих машин НЗ, чтобы доукомплектовать свои неисправные машины. Считая его действия противоправными, я не допустил к своим машинам его исполнителей. По результатам смотра полк получил неудовлетворительную оценку. Командир был взбешен и наложил на меня, как старший по званию, домашний арест на 15 суток. Более того, в своём рапорте командованию округа обвинил меня во всех смертных грехах (тут и пьянство, и разврат, и систематическое невыполнение приказов). После моего объяснения командиру корпуса сути инцидента, арест был снят, и я получил заверение, что кляузе полковника хода не дадут. С тем я и убыл 15 октября 1953 года в Москву в распоряжение Главного управления Отдела кадров ВС СССР.

Возвращение в Советскую Армию

Анонимы или кляузники, как правило, достигают своей цели (даже, если пишут заведомую ложь). В отделе кадров в одной папке оказались два документа: в одном мне давалась отличная характеристика и рекомендация для направления в Академию, в другом (с подачи командира полка) меня мешали с грязью и рекомендовали отправить в запас. Кадровикам, похоже, больше нравился второй документ. Так меня встретила родина. Что мне было делать? Жена родила второго сына, и теперь мы уже вчетвером ютились в комнате её родителей, где и без нас было уже 14 человек. Уходить сейчас в запас было чистейшим безумием. Мне посоветовали обратиться в особый отдел Управления. Принял меня пожилой седоватый полковник. Усадил и внимательно выслушал мой рассказ об инциденте и его последствиях. "А ты не врёшь, сынок, - спросил он, - всё было, как ты говоришь?" "Да, что вы, товарищ полковник! Как можно врать в моём-то положении?" А у самого и голос дрожит и в глазах - слёзы. "Ну, вот что, - говорит, - иди домой и подробно изложи на бумаге всё, о чём ты мне рассказал. Принесёшь объяснение в течение недели". И всё-таки, когда моё письменное объяснение уже лежало на его столе, полковник спросил: "А кто это может подтвердить?" Я назвал командира корпуса, снявшего с меня арест и обещавшего, что не даст хода кляузе, сослался на командование округом, давшем мне отличную характеристику. Каково же было моё удивление (а с ним и радость), когда при выходе из здания Управления в вестибюле я встретил всех тех, на кого ссылался у полковника в кабинете. После приветствия объяснил им ситуацию, и все они обещали подтвердить мои показания. Вот, кажется, и всё: справедливость восторжествовала. Но! В Академию я уже опоздал, а майорской должности во всей Советской армии для меня так и не нашлось. Три месяца спустя, чтобы кормить семью и где-то жить, я вынужден был согласиться на должность начальника артиллерийских мастерских полка (должность старшего лейтенанта) в местечке близ города Киров. Но это уже другой рассказ.

Послесловие составителя: Мы сидим в старенькой двухкомнатной "хрущёвке" полковника после прочтения отредактированной рукописи воспоминаний. Говорю ему: "Евгений Маркович, боюсь, что современный молодой человек не поймёт, Вас. Как Вы могли отказаться от польского гражданства, а тем более, от предлагаемой Вам работы в Посольстве?! Ведь, признайтесь, вернувшись в Россию, Вы так и не достигли того уровня жизни, который был у Вас в Польской Народной республике. Там за 9 лет Вы прошли путь от поручика до майора, а дома 13 лет ждали присвоения очередного звания подполковник, так и не дождавшись должности, соответствующей этому званию. Так что же подвигло Вас на отказ от того заманчивого предложения?"

"Да. Всё так, как Вы говорите. А почему отказался?.. Наверное, мы просто были тогда другие. Я считал, что, дав однажды клятву, - служить советскому народу, не имею право её нарушить. Конечно, я присягал и Польскому государству, но делал это по приказу правительства СССР. Ну и второе: в России оставались все наши корни, наши родные и друзья, всё наше детство и юность, наконец. Тоска по родным местам всё время командировки не оставляла меня. И смею Вас уверить, никогда, даже в самые лихие годы своей службы в Советской Армии, не пожалел я о своём выборе!"